Туристический портал

Тeкст и фoтoгрaфии впeрвыe oпубликoвaны нa сaйтe журнaлa «Всeмирный слeдoпыт» www.vsled.ru

Пo иссиня-чeрнoму янвaрскoму нeбу щeдрaя рукa рaзбрoсaлa яркиe звeзды, — слoвнo aфрикaнскиe бoги нeвзнaчaй oпрoкинули пoлнoe блюдo кусок-кусa нa рoскoшный бaрxaтистый кoвeр. Xoлoдaлo. Угли в oткрытoй жaрoвнe брoсaли крaснoвaтыe oтсвeты нa пoмятый бoк зaкoпчeннoгo чaйникa; oдинoкaя лaмпoчкa нa шнурe жeлтым пятнoм oсвeщaлa oкoшкo придoрoжнoгo кaфe, плaстикoвый стoл, нa стoлe пятеро видaвшиx виды грaнeныx стaкaнoв, и тусклo блeстящий мeтaлличeский зaвaрник, нaд кoтoрым кoлдoвaл нaш шoфeр Муxaммeд. Вoкруг зaвaрникa oжидaли внимaния Муxaммeдa три круглыx пшeничныx лeпeшки, упaкoвкa пoрциoннoгo плaвлeнoгo сырa, вoсeмь бoльшиx нoздрeвaтыx кускoв рaфинaдa, свeрнутый с смятoй гaзeты кулeчeк с зeлeным чaeм и нeскoлькo стeбeлькoв гoрькo пaxнущeй свeжeй пoлыни. Всe припaсы Муxaммeд придирчивo и нe спeшa выбрaл сaм, — в пeрвoй дeрeвнe, гдe да мы с тобой сдeлaли oстaнoвку пo дoрoгe с Кaсaблaнки в Мaррaкeш, oн зaбрaкoвaл сыр, oбъявив eгo нe нaстoящим; вo втoрoй сыр пoслe внимaтeльнoгo oсмoтрa был куплeн, нo лeпeшки oкaзaлись нexoрoши; в трeтьeй нaшлись нaкoнeц прaвильныe лeпeшки и в крoшeчнoй, нa двa стoящиx нa улицe стoликa, зaкусoчнoй — зaкипaющий чaйник. Зa нeдoстaющими ингрeдиeнтaми нaш вoдитeль нaдoлгo ушeл кудa-тo в aфрикaнскую нoчь — стaкaны и зaвaрник с изoгнутым нoсикoм oстaлись дoжидaться нa стoлe.

Шeл втoрoй дeнь нaшиx мaрoккaнскиx кaникул. Зaдoлгo дo нoвoгoдниx прaздникoв, eщe в Мoсквe, наш брат нaбрoсaли мaршрут: Кaсaблaнкa — Мaррaкeш, oттудa чeрeз Aтлaсскиe гoры мимo Уaрзaзaтa и Aит-бин-Xaдду нa зюйд, к финикoвым рoщaм в дoлинax Дaрa и Дaдэс, дaльшe в Мeрзугу, к пeсчaным дюнaм, и зaтeм к мoрю, в Эссуэйру. Пoтoм кaк всeгдa нeoжидaннo нaступил дeкaбрь, a плaны всe oстaвaлись плaнaми: вмeстo трaдициoннoгo рoждeствeнскoгo зaтишья дeлa нaвaливaлись кaк снeжный кoм, прoeкты гoрeли, дaвным-дaвнo пoзaбытыe oбeщaния лишних) нaпoмнили o сeбe, и тoлькo зa нeдeлю дo вылeтa чудoм нaшлись нaкoнeц билeты, нoмeрa в гoстиницax, кoллeги, гoтoвыe пoдмeнить у стaнкa, и удaлoсь скaзaть: «Eдeм!» Плaн нaчинaл пoнeмнoгу вoплoщaться в рeaльнoсть, — дa и Муxaммeд ужe спeшил к нaм с кулeчкoм зaвaрки, сaxaрoм и стeбeлькaми пoлыни.

«Нe зaмeрзли? Сeйчaс сoгрeeмся», — устрoившись рядoм с нaми зa стoлoм, Муxaммeд зaсыпaл в зaвaрник сoдeржимoe гaзeтнoгo кулькa, нaлил свeрxу кипятoк, a зaтeм oпустил тудa жe пoлынь. «Этo исполнение) зимы, — oбъяснял oн, пoкa я вдыxaли пoднимaющуюся нaд зaвaрникoм тeплую трaвяную гoрeчь, — сoгрeвaeт. Лeтoм клaдут мяту — oнa xoлoдит…» Придвинув к сeбe сaлфeтку с гoркoй кубикoв рaфинaдa, Муxaммeд пo oднoму стaл oпускaть иx в зaвaрник. С кaждым нoвым кубикoм к нoткaм гoрeчи в вoздуxe всe бoльшe примeшивaлись слaдкиe нoтки, и пoлучaющaяся смeсь удивитeльным oбрaзoм дeйствoвaлa нa нaши нaчинaющиe зaмeрзaть рeцeптoры: зaпax был oттaлкивaющe слaдким, и в тo жe врeмя oпьяняющe гoрьким нa фoнe мнoжeствa другиx, бoлee слaбыx нoчныx зaпaxoв. Муxaммeд мeжду тeм рaсстaвил стaкaны пoлукругoм, мнoгoзнaчитeльнo oглядeл нaс, трeбуя внимaния, и припoднял зaвaрник зa ручку. Нaклoнив eгo нaд первым стаканом, и действительно поймав момент, когда первые перлы чая из носика попали в микрофон, он ловко поднял заварник на седьмом небе над столом, и струйка чая яко резиновая протянулась от стакана к носику чайника. Граненое стекольце мгновенно покрылось изнутри испариной, — наполнив шлюмка, Мухаммед снял крышку заварника, пунктуально вылил содержимое стакана в середку, и опять повторил трюк. Всего на все(го) после трех переливаний дьявол сделал наконец приглашающий поступок: «Пробуйте! Марокканский чай. Берберский хайбол».

Густое сладко-горькое абсентовое нежно медленно разливалось внутри — отламывая до очереди лепешку и намазывая сыром хрустящую корочку, автор этих строк разглядывали южные звезды надо головой. Мухаммед рассказывал ради деревню, где он родился — такую маленькую, в чем дело? ее не даже таки да нет на карте, — и для то, как он перебрался один-два лет назад в Марракеш и устроился получи работу шофером. На его визитке, лещадь заголовком «Транспортные услуги туристам», в одном ряду с номером мобильного телефона и адресом электронной почты задумчиво вышагивал согласно большой желтой пустыне крохотный шоколадный верблюд.

Марракеш

Медина Марракеша, окруженная глинобитными стенами — наравне сделанный деревенским гончаром толстостенный ночная посуда с пузырящейся наваристой похлебкой. Тогда непрерывно совершается жизнь — пахнущая апельсинами и медовой курагой, высушенная солнцем, якобы шоколадные финики, сладко-зелье, горячая, но оставляющая прохладное послевкусие, во вкусе мятный берберский чай. Дни разворачивается чередой рынков, укрываясь через полуденной жары в переплетении улочек почти легкими соломенными крышами. У входа, куда-нибудь чаще заглядывают туристы, крутобокие медные кувшины всех размеров соседствуют с миндалевидными, вытянутыми в сторону фитиля масляными лампами и длинноносыми оловянными чайниками. В выстраиваются рядами расписные деревянные сундуки, ящички и капризно запирающиеся шкатулки, свисают за стенам шерстяные берберские накидки и покрывала, красуются держи вешалках разноцветные, вышитые в области вороту и рукавам джелябы — длинные прямые рубахи с островерхими капюшонами, надевающиеся через другой одежды как плед. За поворотом начинается продуктовый галерея — огромные связки темно-бордового сушеного перца висят точно новогодние украшения под потолком, круглые сита с жареными солеными и сладкими орехами красуются бери длинных столах вдоль стен. Мороженщик мандаринов в помятой соломенной шляпе толкает впереди себя нагруженную товаром телегу бери двух больших деревянных колесах. Зеленщика безлюдный (=малолюдный) видно из-за вороха свежей мяты. Меланхоличный маклак сладостями мечтает о чем-ведь за горами засахаренных фруктов и пахлавы. Цвета, звуки и запахи наполняют медину, выплескиваясь в центре держи открытое пространство Джемма Эль Фна, старой горожанин площади. Здесь продавцы сока выкладывают держи тележках пирамиды пупырчатых оранжевых апельсинов, водоносы в огромных, расшитых разноцветными помпонами шляпах, с кожаными, в металлических бляхах, сумками минуя плечо, поджидают туристов, иногда наливая покупателю серебряную кружку воды изо бурдюка, а рисовальщики хной рекламируют свое ноу-хау, выставляя фотографии рук и ног, украшенных затейливым коричнево-рыжим узором. Днем после этого немноголюдно, но с заходом солнца каждовечерний карнавал музыкантов, певцов, акробатов, фокусников, гадалок, заклинателей дракон и уличных рассказчиков постепенно заполняет пустяковина пространство площади…

«Tanneries», — объявил бородач таксист, высадив нас у северных городских ворот, ради которыми в узких извилистых улицах жители медины занимались обычными дневными делами — спешили со своим товаром торговцы хлебом; в (почтенных вел мохнатого бурого ослика, запряженного в телегу, под завязку груженую глиняными горшками; мальчишка нес надо головой стопку круглых тонких лепешек, а статья (особь торопился куда-то с чайником и стаканами сверху подносе; жуликоватого вида пацан зазывал прохожих купить у него пару полосатых нос… «А куда идти-в таком случае? — не отпускали я таксиста, — где сии самые красильни?» Бородач в показание рассмеялся, и наморщив нос, ес вид, что принюхивается. Да мы с тобой тоже принюхались: к обычным запахам горожанин улицы примешивался пока маловыгодный слишком сильный, но едкий и чужеродный запах, доносившийся откудова-то слева. Запах безлюдный (=малолюдный) сулил ничего приятного — соответственно крайней мере, у меня некто вызывал как на приём безрадостные воспоминания. Работа студентами нате овощной базе, среди гор сгнившего Лукаря… Холодильник с остатками продуктов, сломавшийся, другой раз все были в отпуске… «Нам подобно как, туда?» — решили я уточнить без особого энтузиазма. «Тама-туда», — радостно закивал сшибало и для пущей убедительности махнул рукой в сторону, отонудуже дул ветер. Отступать было некуда, — братва, побывавшие в Марокко до нас, захлебываясь рассказывали о знаменитых фесских красильнях, идеже до сих пор, на правах сотни лет назад, кожи красят натуральными красками в огромных каменных чанах, устроенных откровенно в земле. Наш маршрут чрез Фес не проходил, да красильни, устроенные так а, как фесские, были и в Марракеше, и погрешность было не использовать время сделать несколько интересных снимков.

Путевожатый сообщал, что в одиночку, безо гида, на территорию кооператива красильщиков отнюдь не попасть, но обнадеживал, чисто как только мы подойдем к красильням ближе, желающие выступить в роли гида отыщутся самочки. Первый кандидат, молодой душа в помятом тренировочном костюме и забрызганных грязью ботинках, предложил нам домашние услуги сразу за воротами. Сторговавшись, наша сестра двинулись за обладателем грязных ботинок — отечественный проводник обещал показать малые красильни чтобы овечьих и козьих шкур, и старшие, для шкур коровьих и верблюжьих. В малые красильни вела зеленая деревянная дверца в придушенный оштукатуренной стене, — бедекер нырнул в нее и тут а появился вновь с четырьмя пучками свежей пахучей прежде хруста ярко-зеленой мяты. «Нюхайте, — посоветовал возлюбленный, — от запаха помогает», — и (как) только мы успели уткнуться носами в мяту, распахнул проем. В круглых чанах-колодцах, заполнявших всецело двор наподобие бетонных сот, плескалась наказание жидкость разных оттенков. Сквозь длинные жерди, брошенные тутовник и там поверх колодцев, были перекинуты мокрые шкуры и куски бурой рогожи. Красильщики в резиновых комбинезонах, забравшись вовнутрь одного из чанов, вынимали мокрые набухшие кожи и складывали грудами плечо в плечо. Среди сот задумчиво прогуливалась сучара, на противоположном конце двора прятала носы в букетики мяты пандан пожилых японцев. «Кожи обрабатывают кайфовый много этапов, — объяснял нам экскурсовод, — сначала с них состригают пряжа и собирают в мешки». Вслед из-за гидом мы заглянули в маленькую кладовку — туго набитые мешки с шерстью стояли дальше в полутьме полосатыми рядами. «Таже шкуры с остатками шерсти кладут в зольник извести, чтобы их получше было отчистить», — прикрыв следовать собой дверь кладовки, путеводитель подвел нас к колодцам и откинул рогожу с крайнего чана. Голова оказался почти до краев заполнен бездарно-белесой жижей — кож в ней было маловыгодный разглядеть, да не бешено-то и хотелось. Наш психопомп снова накрыл чан рогожей: «По времени, чтобы шкура стала мягкой, берут пиджин шит». «Аюшки?-что берут?» Произнесенная проводником горлобесие скорее напоминала ругательство, нежели описание очередного этапа обработки кожи, ты да я решили, что просто безвыгодный расслышали, но нет, спирт уверенно стоял на своем: «Пиджин шит, через голубя. Когда со шкур состригут волос, ее отвозят в горы, а в горах живут голуби». Следом за гидом мы переместились к следующему чану — благоухание здесь был такой, по какой причине спасительные пучки мяты вообще-то не стоило отнимать с носа. «Голуби делают шит, также много-много, — свой проводник развел руки в стороны, показывая, во вкусе упомянутый продукт жизнедеятельности голубей толстым слоем покрывает в горах постоянно вокруг, — а горцы его собирают и меняют нате шерсть.

Дальше этот шит заливают водою и кладут в него кожи». Манером) вот чем пахло в красильнях — оный ужасный запах создавали свежие шкуры, замоченные в растворе голубиного помета! Стараясь пореже сопатиться, мы заглянули в чан — проплывавшие надо головой облака отражались в серой мутноватой жидкости с безмятежно покачивающимися на поверхности пегими клочками шерсти. «Пиджин шит плохо пахнет, — правомерно заметил гид, уводя нас в конце концов от зловонного чана, — и затем чтобы отбить запах, кожи кладут в золь соли. Потом сушат и чистят». Покинув получи и распишись время двор с чанами, да мы с тобой заглянули в сарай, где уж гладкие молочно-серые шкуры лежали грудами для полу. «Вот, понюхайте, — вожак протянул нам небольшую мягкую шкурку с четырьмя выростами-лапками в соответствии с краям». Голубиного запаха у шкурки маловыгодный было совсем — только разогревшийся сухой запах кожи. «А засим, — гид махнул рукой в сторону колодцев с темным содержимым разного цвета, — вычищенные шкуры красят. А опосля сушат и раскраивают. Идемте, поживем — увидим». Закройщики трудились наверху, надо красильнями: вся крыша ближайшего на флэту, куда мы поднялись вдоль крутой, с узкими ступеньками, лестнице, была уложена шкурками, выкрашенными сейчас в желтый цвет. Поверхность шкурок мастера ранее расчертили карандашом на полукруглые заготовки ради бабушей, традиционных марокканских туфель нате кожаной подошве без задников. Я подошли к краю крыши и посмотрели книзу — отсюда чаны красильни напоминали расставленные рядами открытые банки с краской — белой, серой, бурой, бордово-коричневой, неясно-синей. Пожалуй, стоило деть точку для съемки — однако увидев фотоаппарат, гид принялся энергически дергать нас за ветвь: погодите, вон с той крыши видимость лучше! Он указывал бери крышу над кожевенным магазином. «А да что ты нас туда пустят?» — спросили да мы с тобой удивленно. «Никаких проблем, — вспыльчиво заверил нас гид, — амфитрион мой лучший друг. Пошли скорее, пока магазин открыт». Решив положиться для мнение знатока, мы направились в кооператив. Обменявшись с хозяином у входа парой фраз, проводник оставил нас на его курация, пообещав дожидаться на улице. «Красильни смотрели? — спросил амфитрион, указав на уже чуток увядшие пучки мяты у нас в руках. — Пахнет плохо, зато цвета какие, и месяцы все натуральные! Вот взгляните — сии желтые бабуши красят шафраном». Землевладелец магазина немедленно достал с войско и продемонстрировал нам пару расшитых бусинами кожаных шлепанцев. Из-за шлепанцами последовала горсть рдяно-зеленых кошельков («Мята, паприка!»), абсолютный пуфик из бордовой верблюжьей кожи с узорным тиснением («Минеральные цвет!»), и ярко-оранжевая пороховница на длинном, украшенном медными монетками ремешке («Настоящая хна!»). Предуготовить качество выделки мы безлюдный (=малолюдный) могли, но цвета и в самом деле были чистыми и яркими — хоть не верилось, что они рождаются в темной глубине скользких бетонных чанов. Оживленный мальчуган в футбольной майке вынырнул с подсобки с традиционным чайником к бербер виски, и беседа мерно изменила русло — хозяин заговорил о томишко, что работает с красильщиками напрямую и может посоветовать товар по очень выгодной цене. Карта оказался прост, но достанет эффективен: торговец явно рассчитывал, сколько, уважая традиции гостеприимства, да мы с тобой не откажемся от чая, а приняв пир посчитаем своим долгом что же-то купить. Но преувеличенно уж явно все было подстроено, начиная с предложения приехать с визитом крышу — изучив после чаепития круг магазина, мы вежливо распрощались и направились к выходу. Увидев нас без участия покупок, гид несколько погрустнел — видимо, в случае продажи ему причитались комиссионное вознаграждение, — но ненадолго. Соответственно дороге к большим красильням симпатия уже бойко рассказывал, наравне ему доводилось посвящать в секреты кожевенного ремесла французов, немцев, китайцев, и аж одного шведа.

Чтобы безграмотный заблудиться, мы попросили Мухаммеда взять на адрес кафе на листке изо гостиничного блокнота — перед названием улицы симпатия, улыбнувшись, крупно вывел и подчеркнул несколькими жирными линиями таинственное интересах нас пока слово тажин. Персона лестница вела на второстепенный этаж, в маленькую комнатку с выложенными не черно-белый плиткой стенами, четырьмя круглыми столами, дверью получи открытый балкон и большим окном, после которым блестели на дажбог крыши старого города, после того и тут расцвеченные вывешенными во (избежание просушки коврами. Пожилой неразговорчивый официант указал нам в свободный столик. Обстановка наряду с этим напоминала привокзальный буфет и студенческую столовую постсоветских времен, с поправкой нате восточный колорит — рисунок кафельной плитки имитировал фесские мозаики, возьми полках по стенам размещались сине-баксы расписные горшки, а на подоконнике, получи вышитой лоскутами подушке, спала, пригревшись, худая белая головка кошка. Опасаясь, что нас смутит непритязательность интерьера, Мохаммед заранее предупредил: за вкусной марокканской едой без- стоит ходить в дорогой духан. Чем ресторан дороже, тем в меньшей мере там думают о вкусе еды: первооснова, чтобы было престижно и попсово. А вот в забегаловку на соседнем углу народонаселение окрестных домов ходят как бы раз вкусно перекусить, и поди только накормить их без- так — в другой раз пойдут к конкурентам, благополучие их в округе много. В нашем кофейня, по словам Мухаммеда, кормили чисто дома у мамы — мы устроились следовать столом, и стали ждать. Бери столе вскоре появилась большая глиняная неопознанный летающий объект с теплым домашним хлебом, посуда поменьше — с мелкими сморщенными маслинами, и фошка упакованные в целлофан экземпляра разблюдник на английском. На селекция предлагались тажин с курицей, тажин с мясными шариками и тажин с овощей. Официант принял у нас запрещение, кивнул, загадочно произнес «birds», махнув рядом этом рукой в сторону балкона, и удалился сверху кухню. Мы принялись по (по грибы) хлеб и маслины — маленькие сморщенные дары помоны с маслянистой мякотью оставляли изумительный рту непривычный горьковатый склонность. Наш заказ должен был гляди-вот появиться — наконец завеса, закрывавшая вход на кухню, отодвинулась, и оттоле вновь показался официант, получай этот раз с двумя помощниками помоложе. Весь круг торжественно нес деревянную подставку, возьми которой возвышался высокий красноглиняный конус с причудливым расширением — ручкой над головой. В неровных глазурованных боках конусов отражались окончатый переплет, облака и спящая кисочка. Одну за другой подставки водрузили получи стол — стало видно, что же конус представлял собой крышку закопченной глиняной сковороды с шероховатыми, кое-идеже отколотыми краями. Набросив получай руку полотенце, наш служитель взялся за верх конуса и поднял его — с под крышки выплыло нефела шафранно-медового пара. Получи сковороде золотистые кусочки курицы были переложены оранжевыми ломтиками моркови, сливочно-желтоватыми дольками картофеля, зеленой стручковой фасолью, не пр-синими изюминами оливок, — и какими-в таком случае сморщенными ярко-желтыми лепестками, издававшими в диковинку знакомый и в то же период непривычный запах. На поверхности аппетитных кусочков выступали прозрачные капельки сока — видимо, необычная фасон крышки сохраняла весь гумми внутри, не давая блюду пересохнуть в печи. Желтые лепестки отнюдь не давали мне покоя — маловыгодный дожидаясь, пока курицу разложат по части тарелкам, я наколола один нате вилку прямо со сковороды и попробовала. Рецепторы в близком будуще зафиксировали гецеРеорьковато-кисло-солон вкус, но мозгу потребовалось некоторое дата на расшифровку. Ответ возник собственными глазами (видеть) собой, когда мы сделано вовсю дегустировали тающую в слащаво-шафрановом соусе курицу — я утащила со сковороды кожуру, горячую маринованную мясистую кожуру большого пупырчатого лимона.

Оставалась исключительно одна загадка — птицы, о которых говорил нам халдей. Заказав берберского чая с мятой, автор отправились на балкон. Солнечные лучи заливали улицу, делая фасады домов, выкрашенные в обычный для Марракеша розовый соль земли, похожими на фруктовый лукум. Бледновато-розовый щадил глаз, делал отражения поменьше яркими, не слепил, т. е. белый. Только два свежо-белых пятна выделялись сверху фоне темно-синего неба — оба (обои) аистов устроилась в гнезде получай крыше напротив. Одного аиста было приближенно не видно за беспорядочной стадом веток, второй стоял, как обычно поджав одну ногу, и смотрел мимо нас, намного-то в сторону городской площади. Наше в виду совершенно не беспокоило птицу, — (то) есть и протяжный крик муэдзина неужели громкие голоса внизу. Дальше, на первом этаже в родных местах, размещался магазин пряжи — огромные охапки ниток, выкрашенные умереть и не встать все цвета радуги, свисали примерно до земли с натянутых по-под стены бельевых веревок, и промеж всего этого разноцветья господин магазина, невысокий коренастый пиджак в синей джелябе, что-в таком случае горячо и убежденно доказывал остановившемуся у его заведения велосипедисту.

Рыжий полукруг солнца быстро исчезал вслед плоскими крышами. Четкая холодочек Кутубии протянулась наискось к старой площади. Со всех сторон возьми площадь стекался народ, создавая группы побольше и поменьше кругом уличных рассказчиков, певцов не то — не то акробатов. Фокусник собрал зрителей в сковородка — в его ловких руках ручной платок исчезал в спичечном коробке, а в дальнейшем обнаруживался в кармане у недоверчиво следящего следовать шоу паренька; предоставленная приятелем паренька мелкая потертая пропуск сгорала, подожженная зажигалкой, у всех для виду, и вновь появлялась невредимой изо рукава; а разрезанная при всех нате три части веревка по прошествии встряхивания в кулаке чудесным образом оказывалась целой в руках у черноглазой любопытной девчушки. Зрелище шло без фанфар и блеска: куплетист был одет так а, как зрители, да и используемые предметы были однако как один просты и привычны — бумажечка, коробочка, обрывок бечевки… Шаромыга сосредоточенно хмурился, выполняя первоочередной трюк, — плотно обступившие его аудитория следили за быстрыми движениями внимательно, не отрываясь, словно все жизнь зависела от того, удастся ли появляющийся обман. Но вот исчезнувшая было чуча обнаруживалась, сломанная оказывалась целой, артист довольно подмигивал, и на лицах публики появлялись открытые, числительное позади существительного: часа два детские улыбки.

Бросив монетку в картонную коробку получи и распишись мостовой, мы двинулись а там. Ближе к краю площади расположились торговцы. Дядька средних лет в строгом полосатом костюме присел для корточки посреди площади недалеко с импровизированным прилавком аптекаря. Старичишка-аптекарь в джелябе и голубом тюрбане, разложив домашние снадобья поверх полосатой клеенки без околичностей на мостовой, не в спешке, терпеливо растолковывал клиенту, ровно, как и от чего брать. Покупатель оценивающе изучал предлагаемые аптекарем корешки, сушеную кору, разноцветные порошки, веточки, брал в цыпки то одну, то другую склянку, приценивался.

Большая бурая игуана грелась спокойно на камнях рядом с аптекарем, следя по (по грибы) собеседниками блестящими бусинками призор — чтобы не убежала, собственник без церемоний привязал ее по (по грибы) талию тонкой бечевкой. Хуй обнаружил среди аптекарских товаров пережарившийся обломок газельего рога и принялся задумчиво ворочать его в руках. Что его беспокоило — ревматизм, зубная ломота, а может нелады в семье аль на работе? Хотел ли симпатия избавиться от не для шутку надоевшего кашля, не то — не то перед принятием важного решения задумал узнать завтрашний день? Если верить нашему путеводителю, лекарства были за тридевять земель не единственным товаром аптекаря — в здешних местах в аптеку издревле шли еще и за средствами исполнение) колдовства. Если купленные в аптекарской лавке антимонит для бровей и ресниц, кондуранго ореха для белизны зубов иначе хна для затейливых рисунков бери коже не помогали девушке вынудить любви избранника, аптекарь знал, точно приготовить приворотное зелье. Коль скоро собираясь в путь с караваном, предприниматель решал подстраховаться и спросить совета потусторонних сил, фармацевт мог предложить для гадания сушеную кожу ящерицы, птичьи перья и бренные останки, звериные когти или частокол. Похоже, для жителей Магриба волшебство было частью повседневной жизни и пользовались им как водится, — недаром в знаменитой сказке для беспечного юношу Алладина самый магрибинец знал, что ради странная лампа хранилась в пещере, и точь в точь с ней следовало обращаться.

Доступ

Эту фотографию я доставала какой только есть раз в ответ на восклицательный знак, зачем еду в Марокко. Таким выстроили бы городец термиты: на снимке глиняные крепостные стены плотным кольцом обступали уступами муравейник из четырехгранных глиняных башен с неизменными зубцами в области углам крыши и маленькими зарешеченными окошками над головой. Крупный геометрический узор украшал башенки точно по сторонам городских ворот, тяжелые створки с потемневших от времени пальмовых бревен незыблемо защищали проход. Год по (по грибы) годом, а может и столетие по (по грибы) столетием, город лепили с глины, смешанной для прочности с камнями, песком и соломой. Жатва не прекращалась надолго — кроме постоянного ухода грозовые дожди из-за несколько лет превращали неприступные стены и высокие башни в плеяда неприметных красновато-бурых холмиков. Пусть восстановить разрушенное, приходилось утрамбовывать глину ионосфера за слоем — город рос точно дерево, покрываясь новыми слоями выпеченной солнцем шероховатой коры…

«Согласен уж, касбахи грех мало-: неграмотный увидеть», — соглашались, взглянув получи фотографию, знатоки, и ставили на меня на карте Марокко галочки — прорва галочек вдоль узких речных долин посередке горной цепью Атласа и границей, после которой начиналась Алжирская регистан. «Только обязательно возьмите джип, и лучше с хорошим местным водителем, — советовали бывалые, а в таком случае грунтовки там плохие, йес и указателей нет. Кстати, ваш брат же не захотите нетрудно ехать, куда вас везут, — а с тем чтоб по ходу корректировать рейс, надо, чтобы водитель понимал числом-английски». Итого для осмотра касбахов требовалось: на певом месте — джип, большой, в хорошем техническом состоянии; во-вторых — водитель с навыками езды числом бездорожью, с хорошим знанием маршрута, тарантящий по-английски, готовый сколько-нибудь дней мотаться, буквально, сообразно горам и долам, и не зафрахтованный ранее другими туристами. Шансы обнаружить все это по приезде были невелики, а собраться с духом не хотелось, и поиски подходящего внедорожника и шофера я поручили московскому турагентству, тому самому, которое пользу кого городской части поездки, безграмотный требовавшей внедорожных навыков, накатило нам Мухаммеда.

…В холле отеля было индифферентно и пусто — сонные пылинки кружились в конусах утреннего света, наши чемоданы настойчиво громоздились у входа, а разместивший их со временем портье дремал с открытыми глазами вслед за стойкой. Стрелка настенных часов со щелчком дернулась о десную и замерла на третьем делении, показывая 15 минут десятого. Внедорожник не появлялся — площадь впереди отелем была пуста. Водителя в свою очередь не было видно — строевой смуглый парень лет 25, беспримерный кроме нас посетитель в холле, безграмотный проявлял к нам особого интереса и чуть-только ли мог быть нашим шофером. Промедление на четверть часа до этого времени укладывалось в восточные рамки приличия, да стрелка, передохнув, сместилась а ещё на деление, потом ещё раз на одно, а никто любое не предлагал везти нас бери юг, в Уарзазат. Телефоны в московском турагентстве отнюдь не отвечали — на заснеженных русских просторах праздновали Новобранец год, постепенно переходящий в Рождество христово. Номер в Марракеше в пятый редко отзывался короткими гудками, точно сотни туристов в десятках гостиниц в эту одну минуту так же как автор этих строк пытались разыскать своих шоферов. Взбудораженный портье только качал головой: ни один человек не спрашивал нас у стойки, сам черт не представлялся шофером — вишь разве что тот правитель, он не шофер? Кажется в ответ на это конъектура все еще ожидавший в чем дело?-то парень поднялся с кресла, и, обернувшись ко ми, вопросительно произнес заветное речь «Уарзазат». «Yes»,- ответила я настороженно, и муж собеседник немедленно разразился в противоречие какой-то оптимистической фразой нате французском. «English?» — до сего времени более настороженно поинтересовалась я. «English no, — нежно смутившись, но не уж очень расстроившись, заявил молодой куверта, — French». Oh, well. По всем вероятностям, у нас было две новости: хорошая состояла в фолиант, что джип и водитель нашлись и готовы были секунду) отправляться в путь, а плохая в томище, что вопреки всем обещаниям точно по-английски наш шофер, представившийся Абдуллой, говорил крошечку-едва. Кажется мои меры таяли как туман утречком — нечего было и пытаться ударять по рукам с Абдуллой на пальцах об объектах и точках ради фотосъемки на маршруте. Оставалось радоваться тем, что плохо ли, чудно ли, но мы до сей поры-таки отправлялись на полдень, к заветным касбахам, а значит время сделать пару удачных снимков у меня пока что был…

Навьюченный чемоданами автомобиль бойко катил по каменистой равнине с редкими пыльными рощицами пальм и корявого, в колючках, кустарника, когда-никогда марокканский номер из моей телефонной книжки в конечном итоге отозвался. Некто Ибрагим, предприниматель нашего Абдуллы, в ответ получи и распишись мои отчаянные жалобы как по писаному объявил, что нам сполна не о чем волноваться: доставшийся нам шмаровоз — настоящий ас, заполучить такого — большая лом, и только последний профан способен менять его на другого просто-напросто потому, что он безграмотный знает английского. Тем сильнее что этого другого у Ибрагима по сей день равно нет — когда с Москвы заказывали шофера, ему, Ибрагиму, сам черт не сказал, что рулило должен говорить по-английски, а (не то бы сказали, то симпатия, Ибрагим, отказался бы здесь же, поскольку обманывать клиента и подкладывать что попало не в его правилах… Щелк! Щелк, щелк. Первые щелчки точно по стеклу прозвучали совсем приземленно — если бы не ясное, лишенный чего единого облачка, небо, не запрещается было решить, что начинается уникальный грибной дождик, или зачем бабочка ударилась о стекло аппаратура. Только это была безвыгодный бабочка — это был смелый головастый длинноногий кузнечик с прозрачными слюдяными крыльями, а вслед за ним еще один, и единаче. Через минуту кузнечиков набралось поуже целое облако: точно запрограммированные, симпатия двигались в одном направлении, приставки не- разбирая пути. Абдулла что-нибудь-то пытался объяснить насчет кузнечиков по-французски, же мы и сами уже догадались: живая трескучая полк вокруг нас состояла с саранчи. Еще минуту крылатая смерть казалась тучей, потом большое количество стала редеть, распадаясь для отдельные крылатые точки, а вслед за (тем исчезла совсем, оставив дальше себя ощущение звенящей пустоты — и только-тол забытый всеми Ибрагим конец спрашивал в трубке, что у нас сотворилось и куда мы пропали…

Приземистая глиняная минарет почти сливалась по цвету с рыжей каменистой землей — не более чем верхушка четко выделялась нате фоне ярко-синего неба. Неровные, нечутко вылепленные стены кверху сужались, создавая по углам башни четверик прямоугольных зубца. Два подслеповатых окошка подина крышей глядели на посторонись. «Стоп, — скомандовали пишущий эти строки Абдулле, — касбах!» Удивленно поозиравшись окрест и уяснив наконец, что автор этих строк называем касбахом, Абдулла припеваючи рассмеялся нашей находке: «Ноу касбах! Пти вилаж!», а машину все же остановил. Да мы с тобой принялись выгружать аппаратуру: на худой конец наш первый замок и оказался в (итоге лишь деревушкой, снять его стоило, особенно кабы зайти слева, со стороны пустыря: через некоторое время тени ложились наискось, образуя живую, динамичную картинку. Абдулла выбрался с машины вслед за ними, и около виде наших приготовлений усмешка на его лице сменилась непонятным беспокойством.

Некоторое срок молча тревожно следил после процессом сборки камеры и штатива, а увидев, значительно мы направляемся, решительно замахал руками: «Ноу! Чеметери!» Cemetery? Погост? Будь здесь кладбище, сие объясняло бы, из-ради чего беспокоится Абдулла: нам, во вкусе не мусульманам, здешние кладбища ходить не стоило. Только какое пропорция мог иметь к кладбищу данный голый пустырь, весь застланный плоскими, с ладонь, камнями, иначе говоря. Ant. ошибочнее не усыпанный, а уставленный, затем что видневшиеся повсюду камни безлюдный (=малолюдный) были разбросаны по земле, они стояли, воткнутые в нее, вкопанные, воистину кто-то посеял их ровно драконовы зубы, и они взошли сплошь и рядом и дружно. Такой ландшафт не похоже ли могла создать естество, но зачем это понадобилось людям, автор тоже не понимали. Очевидное пояснение отпадало — слишком маленькие, через меру часто и беспорядочно расставленные и без (малого неотличимые друг от друга, камни малограмотный могли служить памятниками иначе говоря могильной оградой. Надо было разобраться — изображая встоячую поднятой ладонью вереницу стоящих камней, я спросили Абдуллу: «Why?» «Animals», — заумно ответил наш шофер, и видя, а мы не понимаем, быть чем тут звери, в свой черед перешел на жесты. Правой ладонью спирт, как и мы, изобразил стоячие камни, а левой близ этом стал то «вступать» на «камни», то как бы пытаться раскапывать «землю». Всевозможный раз, коснувшись «камней», изнаночная ладонь тотчас отдергивалась: выходило, ровно каменный частокол отпугивал тех самых зверей, безвыгодный давал им тревожить могилы…

Пишущий эти строки вновь тронулись в путь, и через малое время впереди, в пыльном мареве, показались крыша мира — сплошная череда гор с острыми заснеженными пиками вдоль всему горизонту. «Атлас, — патетично объявил нам Абдулла, — Тишка».

Тетрадь

В тени бурых скал длинными бесчестно-белыми языками лежал белые мухи. «Перевал Тишка, — сообщала металлическая табличка нате обочине, — высота 2260 метров». За спиной асфальтовая полоса дороги уходила частыми петлями книзу, к зеленым северным долинам и большим городам, а впереди скрывалась следовать крутым каменистым склоном, ощетинившимся мелким сухим кустарником. Идеже-то здесь столетиями проходил грань: на северо-запад после самого моря простирались «подконтрольные поместья», издавна признававшие волю и машина султана, земли прихотливой арабской вязи, благородного убранства древних медресе, многоцветных шумных базаров и узких перепутанных улочек, идеже могли жить как у себя на родине герои знакомых с детства восточных сказок. Получи юго-восток тянулись «владенья неподвластные» — суровая засушливая отчизна удивительных глинобитных замков; cтрана, до которой караваны верблюдов столетиями уходили мимо финиковых рощ в Сахару с грузом соли, а возвращались горестно груженые золотом; cтрана гор, каменных пустошей и песчаных дюн, населенных берберами, коренными жителями Магриба. Родаки современных берберов не жили на этом месте единым народом — пестрое лоскутное конверт кланов, родов и племен связывали всего-навсего общий язык и заметное подобность в обычаях. Их общность возникала держи противопоставлении — даже общее псевдоним здешним племенам дали пришлые чужаки-финикийцы, окрестившие всех, кто именно не был похож получи и распишись них, barbaroi, то вкушать варварами. Между племенами далеко не было мира — войны вспыхивали с-за воды, плодородной владенья или пастбищ, — и не более чем посягательство чужаков на в таком случае, что у них было общего, для их землю, язык и свычаи и обычаи, заставляло на время пренебрегать вражду. Впрочем, мир чужаков нес отнюдь не только угрозу. Преследуя собственную выгоду, берберы отметились получи и распишись многих страницах всемирной истории: берберский руководитель Джуба был женат получи и распишись дочери Антония и Клеопатры, его наследник Птолемей имел несчастье нарушить дорогу Калигуле и был убит вдоль его приказу, а спустя 8 столетий сотни берберских воинов браво сражались против христиан в рядах сарацинов…

Выше- джип медленно спускался с перевала по мнению извилистому серпантину, и по сторонам дороги, на правах в калейдоскопе, одна картина сменяла другую. Глубокая дебрь слева, каменистый склон много справа и впереди. Издали кряж кажется клочковатой — на сером склоне посреди буровато-зеленых кустиков, напоминающих верблюжью колючку, пасутся маленькие, с кошку, черные козы. Яркое цветное позор — девочка-пастушка лет 12-ти, в зеленом платке задолго. Ant. с самых глаз и пестром лыжном свитере сверху синего шерстяного костюма. Получай ногах кеды и толстые вязаные носки. Морд(очк)а загорелое дочерна. Рядом крутится лиса собачонка. Девочка машет нам следом рукой, собачонка тявкает.. Ещё раз поворот, и новая картинка — бери противоположной стороне долины показалась берберская деревушка. Яко гору залатали лоскутками рогожи — к склону Вотан над другим прилепились маленькие, в пара-три окна, одноэтажные домики, бурые изо дикого камня или рыжие, обмазанные глиной. Для плоских соломенных крышах греется мальцы, женщина в цветном платке и джелябе ведет к ручью серого ослика. По ручья будто пестрая полоска — прямо на камнях разложена про просушки выстиранная одежда. Получай краю деревни крошечная кааба с оштукатуренным, бежевато-розовым сиречь пастила столбиком минарета. Оборот, еще поворот. Показалось придорожное кафешка — глинобитный домик с красно-белой рекламой кока-колы получай крыше, вдоль стены выставлены сверху продажу для проезжающих туристов кривобокие глиняные горшки и тарелки. Поверху жаровни с углями, в ряд — закопченые глиняные тажины с помидоринами возьми верхушке. Хозяин кафе с приятелем пьют вслед синим пластиковым столом кажется — металлический бок чайника блестит держи солнце. Выше, насколько хоть завались глаз, красно-бурые третий полюс с острыми вершинами, и совсем в вышине, на фоне ярко-синего неба, сахарная шапочка Тубкала. Поворот. По гребню много идут гуськом женщины с вязанками хвороста получи и распишись спине. Вязанки как огромные серые облака с перекрученных сухих стеблей — лишше самих носильщиц. Опять повернули; сигналим, же не встречным машинам — по (по грибы) поворотом местные мальчишки чистосерде на дороге играют в сокер. Ездят здесь нечасто, а ровную площадку в горах до этого времени поискать — так что поляна самое подходящее, главное безвыгодный дать мячу улететь ниц. А если улетит, то это долгая песн за ним бежать? Выглядываю в окнище машины — далеко-далеко возьми дне долины видны домики далеко не больше спичечного коробка…

Оборот через Атлас проложили в сих местах торговые караваны, — столетиями вереницы груженых мулов поднимались после этого на перевал Тишка, а поэтому шли через горы в юг, к плодородным финиковым долинам, и снова дальше, до великой пустыни. Караванам хватало каменистой тропы, и исключительно в ХХ веке французы решили взбодрить в этих местах настоящую отойди. На всем протяжении путь(-дорога) точно повторяла караванный тур, но у небольшого городка Телуэт предисловий делала многокилометровый крюк в сторону. Наличие сам по себе маловажный, если не рассматривать его якобы еще одно, пусть во всех отношениях небольшое, звено в длинной рабство перемен куда более масштабных и важных, нежели простой поворот дороги. Почин этой цепи положило сенсация, произошедшее в здешних горах сто с небольшим парение назад. Если расспрашивать местных жителей, и тот и другой расскажет о нем и о том, будто случилось после, по-своему, а кто именно-то возможно и вовсе решит не раскрыть рта. Но уж если встретится блестящий рассказчик, то у него выйдет Шванк с большой буквы — про богат